Теперь я хочу немного рассказать о джазовой музыке, ведь я пишу книгу не столько о себе, сколько о джазе: откуда он пришел, как развивался и вообще что это такое. Случилось так, что джаз и я одновременно родились в Нью-Орлеане, росли бок о бок, вместе плавали вверх по Миссисиппи, а в 1922 году, о котором идет сейчас речь, очутились в Чикаго, где и познакомились с Севером, а Север познакомился с нами.
Когда вы растете вместе с чем-то, что для вас естественно и привычно, вы можете любить его, но едва ли сможете оценить. Вам не удастся понять, хорошо или плохо то, что повседневно рядом с вами, покуда вы не сравните его с чем-то сходным. Немного освоившись в Чикаго, я понял, что всю жизнь плавал в садке, полном здоровенных рыбин. Я рос среди великих музыкантов. Они не могли отличить Баха от Бетховена или Моцарта от Мендельсона, может быть, даже никогда не слыхали о них. Я даже думаю, как это ни парадоксально, что именно потому они и стали великими музыкантами. Не ведая о классической музыке, не зная, за редкими исключениями, элементарной нотной грамоты, они создали свою собственную музыку. В какие-нибудь двадцать лет, сами не понимая этого, они создали совершенно новый вид современной музыки — джаз. Это была их музыка, выражавшая то, что они чувствовали. Они были композиторами и исполнителями в одном лице, сочиняли непосредственно по ходу игры и хранили все свои произведения лишь в собственной памяти. Они ничего не записывали на ноты. Слушатели могут записать джаз, но если музыкант будет играть только то, что записано, его музыка сразу же станет стандартной, потеряет индивидуальность и вообще перестанет быть джазом. Именно это и случалось всякий раз, когда джазовые пьесы приобретали слишком широкую популярность. Люди стали записывать темы и печатать ноты, чтобы все играли так, как написано. И джазовая музыка, такая, как она родилась в Нью-Орлеане, была на грани гибели, ибо само существо и душа джаза — это свободная импровизация артиста.
Если бы пионеры джаза ходили в школу, изучали музыку великих мастеров, поклонялись их творениям и считали кощунством изменить хотя бы одну ноту в том, что им предстояло играть, джазовая музыка вообще никогда не появилась бы на свет. Им бы внушили, что записанная музыка, будь то шедевр классики или популярная песенка, есть нечто священное, ни в коем случае не подлежащее изменению, со стороны новичка особенно. Предполагается, что каждая пьеса, все равно хорошая или плохая, лишь только она записана на ноты, становится чем-то окаменевшим, и уже несущественно, кто эту вещь исполняет и что он при этом чувствует. Я не понимаю, почему же то, что делает композитор, артист или другой мастер, замечательно выразивший свои чувства, не может быть изменено другим художником, который хочет не следовать за кем-то, а идти своим собственным путем, выражая не чужие, а свои мысли и чувства? По-моему, именно так должно поступать каждое новое поколение художников, потому что в этом единственный путь развития музыки и искусства.
Я думаю, что существуют два рода творцов. Один — это человек, который выучил все о предмете, знает его историю и может от этого оттолкнуться. Другой ничего не знает и сам ищет способы выражения. Джаз был создан главным образом творцами этого последнего типа. Вот почему в ранние годы джаза люди замечали в нем две вещи: с одной стороны, силу жизни, с другой — грубость и неотделанность. Конечно, сегодня свинг-музыка более рафинирована и нежна, более совершенна с точки зрения художественной формы, чем ранний джаз, потому что музыканты, научившись читать и понимать классическую музыку, привнесли в джаз ее влияние. В этом, я думаю, и заключается основное различие между первоначальным нью-орлеанским джазом и свинг-музыкой наших дней. Подвергшись влиянию классики, джаз ничего не потерял, но многое приобрел — он стал прекраснее, богаче, стал подлинно американской музыкой, занявшей свое место рядом с великой музыкой других стран. Пока не появился джаз, в Америке не было музыки, которую она с полным правом могла бы назвать своей. Загляните в европейские музыкальные журналы, и вы увидите, что их критики считают джаз музыкой не только новой, но и совершенной по форме. Некоторые из них даже пишут, что джазовый принцип свободной импровизации со временем окажет влияние на всю современную музыку. Не знаю, что об этом и подумать, но ведь это же просто смешно, что джазовая музыка впервые получила серьезное признание не у себя дома, а в Европе, Во время моей трехлетней гастрольной поездки по Англии и континенту самые знаменитые музыкальные критики приходили ко мне за кулисы или звонили в отель и целыми часами говорили о нашей музыке ч о том, что она, по их мнению, выражает. Раньше в Америке этого со мной никогда не случалось, хотя с тех пор, как я был дома в последний раз, многое изменилось, я заметил, что наши собственные критики и журналы тоже начинают проявлять к джазу серьезный интерес. Пожалуй, я сам не понимал значения джазовой музыки, пока не побывал в Европе и не узнал, что о ней думают. Я просто играл ее с самого детства, рос вместе с ней.