Тысяча девятьсот семнадцатый год совершил переворот в моей судьбе. Джо Линдсей ушел из нашего ансамбля. Он встретил женщину, которая заставила его расстаться с нами. Это было ясно, хотя Джо почти ничего не говорил об этом деле. Эта женщина вертела им как хотела.
Во всяком случае, этот маленький инцидент разрушил наш ансамбль, и за исключением редких случайных минут, где-нибудь на людях, я долгое время не встречался ни с кем из моих старых друзей. Моего закадычного друга Джо Линдсея я не видел в то время ни разу.
Когда я снова встретился с ним, он служил личным шофером у какого-то богача, водил громадный мощный автомобиль. Выглядел он шикарно. Многие прохаживались насчет того, почему он ушел из ансамбля и разрушил нашу старую дружбу ради этой женщины. Я говорил всем, что Джо не разбил нашу дружбу, что мы были друзьями с детства и останемся ими до конца дней.
Все шло хорошо у Сифуса, как мы называли Джо между собой, пока он оставался простым бедным музыкантом, как и все мы. Но есть большая доля правды в старой пословице: не все золото, что блестит. Он хлебнул горя с этой женщиной. Прежде всего она была слишком стара для него, чересчур стара. Я иногда думал, что Айрин стара для меня, но Сифус намного меня переплюнул — его дама годилась ему в бабушки.
В заключение всего он на ней женился! Мой бог! И дала же она ему жизни! Не прошло и недели после свадьбы, как она сделала из него картофельное пюре. Он страдал ужасно от уязвленного самолюбия и пытался покончить с собой, перерезав горло лезвием бритвы. Видя, что делается с Джо, я сказал Айрин, что раз она поправилась, ей следовало бы подыскать себе друга постарше. Я был так поглощен музыкой, что не мог быть ей хорошим супругом. Она оценила мою искренность и сказала, что будет любить меня вечно.
После этого я отправился с одним парнем в город Хума (Луизиана) играть в небольшом оркестре, принадлежащем тамошнему владельцу похоронного бюро по имени Бонге. Он был так добр со мной, что я остался там дольше, чем предполагал. Я долго не видел Айрин и Джо Линдсея, но часто думал о них обоих.
Ничего не изменилось, когда я вернулся в Нью-Орлеан. В своем квартале я все еще встречал старую леди Мэг, которая нянчила почти всех соседских мальчишек. Она и школьная учительница миссис Мартин были самыми заслуженными старожилами нашего района. Такой же была и миссис Лаура (мы никогда не затрудняли себя тем, чтобы запоминать фамилии наших знакомых), о ней я храню самые нежные воспоминания. Если кто-нибудь из этих трех женщин задавал нам хорошую трепку, мы не жаловались родителям, как бывало в других случаях. Миссис Мэг, я уверен, здравствует и по сей день.
Вернувшись из Хумы, я рассказал миссис Мэг обо всем, что случилось со мной за эти несколько недель. Мистер Бонге платил мне каждую неделю, а обедал я у него дома, в том же здании, где помещалось похоронное бюро. У него была чудесная жена, и я уверен, вам бы очень понравились приготовленные ею свежие бобы в масле, которые назывались там «лима с севера». Больше всего мы любили играть вечером на танцах. Если собиралось всего только ползала, я подходил к открытому окну и играл, выставив трубу наружу. Этого было достаточно, чтобы народ повалил толпой, — я давал людям понять, что в эту ночь у них будут настоящие танцы. Завладев вниманием публики, наш маленький оркестр уже не отпускал ее от себя.
Я был очень молод и горяч в те дни и, получив свой недельный заработок, отправлялся прямо в игорный дом. Меньше чем в два часа меня обдирали дочиста, и мне оставалось только повторять про себя десять заповедей. Когда я возвращался домой к Мэйэнн, она кормила меня своим замечательным обедом, и я решал никогда больше не покидать родные места. Где бы я ни был, я всегда помнил стряпню Мэйэнн.
Однажды нескольким мальчишкам пришла в голову фантастическая идея — сбежать из дома и стать бродягами, подрабатывая на плантациях сахарного тростника. На товарном поезде мы доехали до Хэригена, расположенного не далее чем в тридцати милях от Нью-Орлеана. Мне захотелось есть, и стоило мне вспомнить об отличных котлетах и спагетти, которые Мэйэнн готовила в день моего отъезда, как голод мой стал нестерпимым. Я решил послать к чертям все это дело.
— Знаете, ребята, — сказал, я — мне, конечно, жаль, но я не вижу в этом никакого смысла. Зачем бросать свой дом и хорошую жратву и мотаться по стране без гроша денег? Я возвращаюсь домой к матери со следующим товарным поездом.
И поверьте мне, я это сделал. Когда я явился домой, Мэйэнн даже не знала, что я намеревался удрать на тростниковые плантации.
— Сын, — сказала она, — ты как раз поспел к ужину.
Глубокий вздох облегчения вырвался из моей груди. Затем я еще раз твердо решил никогда больше не покидать дом, разве только в том случае, если меня позовет с собой папа Джо. Так оно позже и получилось.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто я представляюсь святым. Как и у всякого другого, у меня были свои грехи,, но я всегда старался жить честно. Судьба предопределила мне играть на трубе, и я пожертвовал многими удовольствиями., чтобы выполнить это ее предначертание.. Почти каждый вечер соседские ребята ходили в Аптаун в парк миссис Коул, где выступал Кид Ори. Другие ребята шикарно-одевались, щеголяли друг перед другом своими костюмами. У меня не было таких денег, я не мог соперничать с ними и потому сразу выбросил из головы эти вечера с Кидом Ори. Мэйэнн, Мама Люси и я ходили на дешевые представления за десять центов и были счастливы.