Моя бедная мама лежала передо мной слабая-слабая...
Радость покинула меня, и мне снова захотелось плакать.
— Значит, ты пришел навестить свою маму? — проговорила она.
— Да, мамочка.
— А я боялась, что бабушка не отпустит тебя. Так уж случилось — я не смогла сделать для тебя все то, что должна была. Если бы твой отец не был дурным человеком, все было бы лучше. Я сейчас осталась совсем одна с малышом на руках. Ты ведь тоже совсем еще ребенок, сын мой, и тебе предстоит долгий путь. Всегда помни: когда ты слаб и болен, никто тебе ничем не поможет. Поэтому старайся быть здоровым. Даже если у тебя нет денег, здоровье — самое важное, что есть на свете. Обещай мне следить за собой и вовремя лечиться, если заболеешь. Обещаешь?
— Да, мама, обещаю, — ответил я.
— Хорошо. Теперь дай мне пилюли, которые лежат на комоде. Они в коробке с надписью: «Круглые черные шарики». Они немного горьковаты, эти пилюли.
После того как я проглотил сразу три штуки, дама, которая меня привела, сказала, что ей пора уходить.
— Теперь, когда твой парнишка здесь я должна идти домой готовить мужу ужин.
Когда она ушла, я спросил маму, не могу ли я что-нибудь сделать для нее.
— Да, — сказала она, — загляни под ковер и возьми там пятьдесят центов. Спустись вниз к Зиттерману на Рэмпарт-стриг и купи кусок мяса, фунт красной фасоли и фунт риса. Да заодно забеги в Стеле Бакери и купи два батона на десять центов. И возвращайся скорее, сын.
Когда я вышел со двора и очутился на улице, я увидел полдюжины оборванных, немытых, с ног до головы перепачканных ребятишек. Я очень вежливо поздоровался с ними.
На Джеймс Элли, которая была в общем-то малопривлекательным местом, я встречал парней и похуже. Однако ребята с Элли умели все же вести себя на улице и уважать других людей. Каждый говорил «доброе утро» или «добрый вечер», молился перед едой и так далее. Естественно, я представлял себе, что и здесь ребята воспитаны не хуже. Однако, когда они увидели, как чисто и хорошо я одет, они окружили меня плотным кольцом.
— Эй, что это еще за маменькин сынок? — заорал один из них.
— Маменькин сынок? Что это такое? — спросил я.
— Как раз то самое, что ты есть, сосунок проклятый.
— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать?
Задиристый малый, которого остальные звали Одноглазый, подошел ко мне поближе и взглянул на мой белый костюм «лорд Фаунтлерой» с бисторовским воротником.
— Зачит, не знаешь? Тем хуже для тебя.
Он зачерпнул целую горсть грязи и бросил ее на мой белый костюм, который я так любил. (У меня их было всего два.) Покуда я стоял, отряхивая грязь и недоумевая, что же мне дальше делать, остальные тонконогие, грязнолицые мальчишки хохотали во все горло. Несмотря на свою молодость, я хорошо понимал, что за парни передо мной: ввяжись я с ними в драку — и мне не сдобровать.
— Ну что, маменькин сынок, как тебе это понравилось? —. спросил Одноглазый.
— Вовсе мне это не нравится.
Не сознавая, что делаю, неожиданно для всех, я прыгнул и съездил его кулаком по носу. Со страху я лупил, что было сил. Он заливался кровью. Мальчишки были так поражены моим поступком, что все во главе с Одноглазым опрометью бросились прочь от меня. Сам я был так ошарашен, что бросился бежать вслед за ними. Я боялся, что Мэйэнн услышит шум и повредит своему здоровью, встав с постели. К счастью, этого не случилось, и я пошел выполнять данные мне поручения.
Когда я возвратился обратно, комната матери была битком набита посетителями: там была куча кузенов и кузин, которых я никогда в глаза не видал. Исаак Майлс, Аарон Майлс, совсем еще младенец, и другие ребятишки пришли поглядеть на нового родственника.
— Луи, — сказала мама, — я хочу познакомить тебя с членами нашей семьи.
«Вот это да, — подумал я, — оказывается, все это мои двоюродные братья и сестры?»
Дядя Айк Майлс был отцом всех этих ребят. Его жена умерла, оставив их у него на шее. К счастью, он имел хорошую профессию — работал грузчиком на пристани. Но зарабатывал он не так уже много, и к тому же работа была нерегулярной. Так что большую часть времени он готовил пищу и чинил одежду ребятам. Он жил один со всеми этими детьми и как-то ухитрялся с ними управляться. Часть детворы, сколько помещалось, он укладывал на кровать, остальные спали на полу. Бог да благословит дядю Айка! Не будь его, я и Мама Люси не знали бы, что нам делать, потому что Мэйэнн иногда уходила из города, и мы не видели тогда ее по целым дням. Когда это случалось, она всегда поручала нас дяде Айку. В его комнате я спал между Флорой и Луизой. Дети у дяди Айка были такие ленивые, что не считали даже нужным мыть овощи перед едой. Ели они прямо из кастрюли, а иногда пользовались разбитыми китайскими тарелками, которые тоже никогда не мылись. Дядя Айк был скован по рукам и ногам этими ребятишками.
Как я уже сказал, моя мать постоянно пичкала нас с Мамой Люси лекарствами.
— Не очень сильное лекарство раз или два в неделю, — наказывала она, — избавит вас от многих зачатков болезней, которые гнездятся в вашем желудке. Мы не можем позволить себе приглашать доктора и платить ему пятьдесят центов, а то и целый доллар.
На эти деньги она могла приготовить котелок красной фасоли и риса. И разумеется, при таком режиме мы совсем не болели. Конечно, дети, которые росли в этом районе Нью-Орлеана, ходили всегда босиком. Мы постоянно резали себе ноги осколками стекла или гвоздями. Но мы были молоды, здоровы, смелы как черти, и такая мелочь, как боль, не беспокоила нас долго.
Мама и еще несколько соседок ходили на железнодорожные пути и наполняли корзины промасленной травой, эту траву кипятили до тех пор, пока она не становилась клейкой, и накладывали на раны. Спустя два или три часа мы, ребятишки, вставали с кровати и бежали на улицу играть, как будто ничего не случилось.