Я родился в 1900 году. Мой отец Вилли Армстронг и моя мать Мэй Энн, или Мэйэнн, как все ее называли, жили тогда на маленькой улочке, называемой Джеймс Элли, всего лишь в один квартал длиной. Она расположена в густонаселенной части Нью-Орлеана, известной под именем Бэк о’Таун. Это один из четырех больших районов, на которые разделен весь город. Остальные три называются Аптаун, Даун-таун и Фронт о’Таун, и каждый из них имел в то время свое собственное, отличное от других лицо.
Джеймс Элли (не Джейн Элли, как некоторые ее называли) находилась как раз посередине «поля битвы», ибо именно эти места городские хулиганы обычно избирали для своих столкновений и драк, не обходившихся без поножовщины и стрельбы. Этот квартал, расположенный между Гравиер и Пердидо населяло столько народа, сколько вы вряд ли могли бы увидеть сразу где-нибудь в другом месте. Тут жили священнослужители, шулера, дешевые сводники, воры, проститутки и масса детей. Здесь помещались бары, хонки-тонкс и салуны, и многие женщины всевозможными хитростями стремились залучить гостя в «пэдз» — так они называли свои жалкие жилища.
Мэйэнн говорила, что в ночь, когда я родился, здесь, в Элли, была большая пальба и двое парней остались лежать мертвыми. Это произошло в большой праздник 4 июля. В этот день в Нью-Орлеане почти всегда что-нибудь да случается, потому что празднующие не расстаются с пистолетами, револьверами или каким-нибудь другим оружием.
Когда я родился, моя мать и отец жили вместе с моей бабушкой миссис Жозефин Армстронг (благослови, господь, ее душу!). Но длилось это недолго — между родителями постоянно происходили ужасные ссоры. В конечном счете они разошлись. Отец нашел другую женщину, мать ушла, оставив меня с бабушкой. Она поселилась неподалеку от нас между улицами Либерти и Пердидо. На улицах этих было полно дешевых проституток. Зарабатывали они очень мало, не то что их шикарные конкурентки из Сторивилла, знаменитого района красных фонарей. Была ли моя мать когда-либо дурной женщиной, я не могу сказать, если да, то она старалась скрывать это от меня. Одно я знаю определенно: решительно все, начиная от добропорядочных прихожан и кончая отъявленными хулиганами, отзывались о ней с величайшим уважением. Она была очень весела и приветлива, всегда ходила с высоко поднятой головой. И никогда никому не завидовала. Я полагаю, что именно от нее я и унаследовал это качество.
Когда мне исполнился год, мой отец устроился на скипидарную фабрику, довольно далеко от Джеймс Элли, где и оставался до самой своей смерти, последовавшей в 1933 году. Он сделался там своим человеком, и все цветные рабочие находились под его командой.
С тех пор как мои родители разошлись, я не видел своего отца, покуда не вырос; долгое время я не видел также и Мэйэнн. Бабушка отправляла меня в школу, а сама целый день стирала и гладила. Когда я помогал ей разносить белье белым людям, она давала мне пять центов, и я считал тогда себя богачом.
Я очень любил свою бабушку. Она немало повозилась со мной, и благодаря ей я получил первые познания о том, что хорошо и что плохо. Если я делал что-нибудь, за что, по ее мнению, меня следовало выпороть, она посылала меня во двор принести ей прут со старого китайского дерева.
— Ты стал нехорошим мальчиком, — говорила она, — я задам тебе крепкую взбучку.
Со слезами на глазах я шел к дереву и возвращался с самым крошечным прутиком, какой только можно было найти. Она смеялась и в конце концов отпускала меня играть. Однако, если ей случалось рассердиться всерьез, старуха давала мне взбучку за все, что накапливалось неделями. Мэйэнн, должно быть, переняла у нее эту систему: когда позже я жил с ней, она воспитывала меня тем же самым способом.
Довольно хорошо помню я и свою прабабушку. Она прожила более девяноста лет. От нее я, видимо, унаследовал свою энергию. Сейчас, в пятьдесят четыре года, я чувствую себя как юнец, только что кончивший школу и готовый выйти в мир. чтобы прожить целую жизнь вместе со своей трубой.
В те дни я, конечно, не знал, что это такое — труба в оркестре. Я регулярно ходил в церковь, так как и моя бабушка и прабабушка были добрые христианки; и все мое время было поделено между школой, церковью и воскресной школой. В церкви и воскресной школе я много пел. Полагаю, что именно здесь я и получил свои первые вокальные навыки.
Я принимал участие во всем, что происходило в школе. И ученики и учителя меня любили, но я никогда не стремился быть любимчиком учителей. Просто я был очень юн и, что бы ни делал, относился к этому с большой ответственностью.
После двухлетнего отсутствия мой отец вернулся к Мэйэнн. В результате у меня появилась сестра Беатриче. Позже ее прозвали Мама Люси. Я все еще жил с бабушкой, когда она родилась, и до пяти лет ни разу не видел ее.