В одной из популярных песенок Новый Орлеан на­зывается «спустившимся на землю раем». Надо при­знать, что определенная доля истины в этом утвержде­нии есть. По сравнению с промышленными городами холодного Севера солнечный Новый Орлеан в извест­ном смысле действительно рай. Но этот рай имел и свою оборотную сторону. Со дня основания города его терзали две острейшие и, как оказалось, совершенно неразрешимые проблемы - расовая и проблема секса.

Наверное, все-таки было бы несправедливым счи­тать, что расовое неравенство изобрели на американ­ском Юге. Некоторые европейские народы обращались в своих колониях с местным населением много хуже, чем американцы с неграми. Само рабство было органи­чески присуще Африке задолго до того, как туда прибы­ли белые. Даже в северных штатах неграм пришлось вы­держать жестокую борьбу, прежде чем они добились от­носительного равенства с белыми. Но если и там по сей день происходят трения на расовой почве, то что же го­ворить о положении негров в южных штатах страны. Луи Армстронг рос в обществе, где по традиции и в соответствии с законами негры находились на положении полурабов. Расовая принадлежность оказала такое же решающее воздействие на формирование его психики, как нищета и постоянная заброшенность.

После окончания Гражданской войны началась эпоха реконструкции, во время которой отряды северян оставались на Юге в качестве оккупационных войск. Политика победившего федерального правительства Севера была направлена на то, чтобы обеспечить не­грам равенство. Под защитой оружия северян негры на­чали посещать школы, их поощряли к участию в голо­совании, выдвижению своих кандидатур на выборные должности. Значительное число негров было избрано в государственные и муниципальные учреждения, вплоть до сената Соединенных Штатов.

Потом по ряду сложных причин политика федераль­ного правительства изменилась. Войска северян были отозваны. Белые южане снова взяли все в свои руки, и почти сразу же началось повторное порабощение нег­ритянского населения. Вот что пишет об этом потомст­венный южанин У. Хэер: «Убежденные в своем превосходстве, белые счита­ли, что уничтожение рабства вселило в негров опасные надежды, с которыми необходимо было скорее покон­чить. Белые хотели сделать негров более покорными, внушить им комплекс социальной неполноценности»1.

Механизмом, с помощью которого негров начали превращать снова в рабов, стал террор. По ночам шай­ки расистов нападали на негритянские хижины. Осме­лившихся голосовать или настаивать на каких-либо других правах негров избивали, вешали, сжигали. В од­ной из местных газет появился заголовок: «Еще одно барбекю из негра». Даже пререкание с белым могло кончиться побоями.

Конечно, вовсе не все белые, скорее всего незначи­тельное их меньшинство, участвовали в убийствах и из­биениях негров. Огромное большинство южан сожале­ло об этих эксцессах, испытывало к ним отвращение. Но, к сожалению, активное меньшинство взяло верх над пассивным большинством. Как следствие этого, боль­шая часть негров, «чтобы выжить и не создавать себе дополнительных проблем, подчинилась неорабовладельцам и стала соблюдать навязанные им нормы пове­дения по отношению к белым. Были среди них и такие, кто повели себя так, будто они восприняли статус человека второго сорта с радостью и даже энтузиазмом»2. Впрочем, иного выбора, кроме подчинения, у негров и не было.

Негры из Нового Орлеана во все времена находи­лись в несколько лучшем положении, чем где бы то ни было на Юге. Сказывался и традиционный местный либерализм, и наличие большого числа людей со смешан­ной кровью. Белые граждане привыкли к тому, что люди с темным цветом кожи чувствуют себя в обществе довольно свободно. В воспоминаниях о своей юности «Попе» Фостер писал: «Белые и цветные музыканты Нового Орлеана хорошо знали друг друга. Для наших бе­лых коллег никто из нас никогда не был Джимом Кроу3. Им было совершенно безразлично, какого цвета наша кожа, и мне часто приходилось выступать с ними вме­сте»4. Кроме того, известно, что ряд музыкантов-крео­лов со светлой кожей, таких, как Ачил Бакет, играли в оркестрах белых. В то же время вы не найдете фотогра­фий тех лет, где запечатлены ансамбли, состоящие из музыкантов с различным цветом кожи. Вот почему, как считает тот же У. Хэер, «в Новом Орлеане, несмотря на его репутацию города, свободного от предрассудков, негры были не намного свободнее, чем в других городах Юга»5.

Таким образом, детство Луи Армстронга пришлось на годы, когда положение негров на Юге стало хуже, чем когда бы то ни было со времен рабства. В некото­ром отношении оно оказалось даже тяжелее, чем при рабстве, потому что хозяину-рабовладельцу, даже жестоко наказывавшему своего раба, невыгодно было его убивать. Ведь на него были потрачены деньги...

Армстронгу пришлось столкнуться в жизни со мно­гими запретами. Так, например, он не мог свободно пе­редвигаться по своему родному городу. Немало было таких мест, где он имел право появиться только в том случае, если это оправдывалось каким-то делом. (Как мы узнаем позже, одним из таких мест оказался и Сторивилл, район публичных домов для белых.) Армстронг не смел зайти в ресторан для белых, пусть самый заху­далый, или выпить что-нибудь в баре, предназначенном для белых посетителей, даже если это была обыкновен­ная забегаловка.

Армстронг не мог надеяться получить сколько-ни­будь серьезное образование, сделать карьеру, приобре­сти хорошую профессию. «Чистая» работа в какой-ни­будь конторе тоже была не для него. Родившись негром, он был обречен на нищенскую жизнь чернорабочего, который всегда не уверен в завтрашнем дне и которого, кроме того, постоянно обсчитывает его белый хозяин. При этом он знал, что в старости окажется в полной за­висимости от милосердия друзей и родственников, ведь им придется его кормить. И никаких надежд на то, что положение может когда-нибудь измениться к лучшему. Еще не так давно на Юге принимались все новые и но­вые антинегритянские законы, все более ужесточавшие расовую сегрегацию. Так, в 1917 году в Новом Орлеане официально была введена сегрегация для заведений с красными фонарями. Часто цитируют слова Армстронга о том, что негр всегда должен иметь за собой белого человека, который мог бы сказать: «Это мой чернома­зый». Сегодня такое бесхитростное признание может привести нас в ужас, но не надо забывать, что Армст­ронг формировался как личность в обстановке разгула расизма. Однажды он сказал репортеру: «В старые времена плохо жилось негру, не имевше­му за собой белого человека, который мог бы оказать ему покровительство, поддержать его. Когда негр попа­дал в беду, такой белый шел к блюстителям порядка и говорил им: «Какого черта вы зацапали моего чернома­зого?» И, конечно, такого негра тут же отпускали. А вот если попадешь в кутузку, не имея белого босса, тогда наслушаешься, как звенят наручники. Нет, что ни гово­ри, а раньше опасность поджидала тебя за каждым уг­лом»6.

Во времена Армстронга жизнь негра на Юге, да и на Севере тоже, была похожа на положение рядового в ар­мии. На каждом шагу ограничения, запреты, всякого рода правила, которые ты обязан соблюдать, наконец, начальники, которые просто так, из-за прихоти могут сделать твою жизнь трудной, обречь тебя на страдания и даже смерть. Отсюда постоянное отчаяние, страх, со­стояние угнетенности, с трудом подавляемая ярость. Единственное отличие положения негра от положе­ния солдата состояло в том, что первый нес бессрочную службу.

После Первой мировой войны на якобы свободных негров обрушились новые репрессии, от которых боль­ше всего пострадали негры со смешанной кровью. Правильнее было бы называть их креолами. Лингвисты до сих пор ведут споры вокруг термина «креольский». С конца XIX века он стал употребляться для обозначе­ния духовной культуры, унаследованной от первых по­селенцев Луизианы, которые были католиками, говори­ли на местном диалекте французского языка и, пересе­лившись в Америку, по-прежнему в вопросах культуры ориентировались на Париж. Вопреки широко распро­страненному среди специалистов джаза мнению они были белыми. Наряду с ними существовала тогда, как и сегодня, община людей со смешанной кровью, кото­рые, как правило, были свободными. В XIX веке их так и называли: «gens de couleur libres»7.

Как и в других штатах, смешение рас было в Луи­зиане обычным явлением. Больше всего там проживало темнокожих креолов. Они вели свою родословную от женщин со смешанной кровью, которые в 1809 году в смятении бежали с родных островов Карибского моря, спасаясь от беспорядков, вызванных восстаниями ра­бов и наполеоновскими войнами. Потеряв все, что они имели на своей прежней родине, беженцы были вынуж­дены хвататься за любую возможность снова встать на ноги. Для молодых привлекательных женщин лучший путь был очевиден, и очень скоро рождается традиция, в соответствии с которой белые мужчины стали заво­дить любовниц из числа женщин со смешанной кро­вью. «Заинтересовавшись какой-либо девушкой, мужчина, прежде всего наносил визит ее родственникам и заключал с ними соответствующее соглашение, по ко­торому он либо сразу же выплачивал определенную сум­му, либо дарил дом... После этого избранница устраива­ла прощальную вечеринку для своих друзей и переходи­ла жить к опекуну»8. Традиции этой придерживались совершенно открыто. Восемь-десять раз в году устраи­вались знаменитые квартеронские балы, официально называвшиеся Bals du Cordon Bleu9, на которых белая молодежь могла познакомиться с еще не занятыми мо­лодыми женщинами смешанной крови, а те, кто уже сделал свой выбор, - вывести в свет своих темнокожих дам сердца.

Многие из этих белых мужчин потом женились на белых девушках из своей социальной среды. Но это не мешало им проявлять заботу о побочных детях, давать им образование, завещать состояние. В конце концов, возникла довольно значительная социальная прослойка людей со смешанной кровью, унаследовавших культур­ные ценности первых поселенцев французских коло­ний, расположенных на островах Карибского моря. Большинство темнокожих креолов были мелкими тор­говцами или ремесленниками, но некоторые из них стали богатыми, высококультурными людьми, разбира­лись в серьезной музыке, ценили литературу.

Однако эта блестящая социальная прослойка людей смешанной расы просуществовала недолго. В 1894 году, во время наступления на права негров, в Луизиане был принят закон, по которому каждый, кто имел хотя бы каплю негритянской крови, объявлялся негром. Одним росчерком пера темнокожие креолы были низвергнуты до положения, в котором находились негры-чернорабо­чие - грузчики, рабочие хлопковых фабрик, - которых они всегда раньше глубоко презирали, считали невеже­ственными, грубыми, неграмотными людьми. Несмот­ря на сопротивление креолов, они полностью растворились в негритянской массе и к началу XX века влились в ряды рабочего класса.

Они долго не желали примириться со своим новым социальным статусом. Чтобы как-то отмежеваться от негров, с которыми они теперь находились почти на од­ной и той же социальной ступени, креолы отчаянно пытались сохранить свою культуру. Но, несмотря на все нежелание смешиваться с неграми, избежать этого они не смогли. Во времена Армстронга все проживавшие в Новом Орлеане расовые группы оказались уже настоль­ко перемешанными, что город напоминал аквариум, в который запустили всевозможные виды рыб. При этом негры не были свободны в выборе места жительства. И все же сегрегация в Новом Орлеане соблюдалась не так строго, как в других городах Юга, где негры могли жить только в определенных кварталах. Новоорлеан­ские негры нередко проживали даже под одной крышей с белыми семьями, хотя общение между теми и другими сводилось к минимуму. Таким образом, хотя ни о каком равенстве не могло быть и речи, всевозможного рода контакты между населявшими город различными расо­выми группами были обычным, каждодневным явлени­ем. Поэтому молодые негры очень быстро обучались то­му, как надо вести себя с белыми, чтобы выжить. Усво­ил эти правила и Армстронг. Белые были повсюду. Им принадлежали власть, деньги и все остальное, что це­нится в жизни. Для Армстронга мир белых был средой обитания, окружающей средой, что дает средства для существова­ния, но оттуда не дождаться помощи.

Если самая острая проблема Нового Орлеана была связана с межрасовыми отношениями, то вторым страшным злом, терзавшим город ничуть не меньше, стала проституция. Эта древнейшая профессия родилась не в Новом Орлеане. В той или иной форме она существова­ла на протяжении всей человеческой истории. Но в этом городе она приняла такие масштабы и формы, что стала его отличительной чертой, его характерной осо­бенностью. В те далекие времена, когда Новый Орлеан мало отличался от обыкновенной деревни, французское правительство направило туда целый транспорт с про­ститутками. Оно надеялось, что мужчины-колонисты женятся на них и жизнь в городе стабилизируется. Но мужчины, оказавшись «подлецами», категорически от­казались связать себя брачными узами с прибывшими дамами, и те вернулись к своей прежней профессии. С тех пор почти всегда либо в самом городе, либо где-то на его окраинах существовал квартал заведений с крас­ными фонарями. Когда Луизиана присоединилась к Соединенным Штатам, город уже был знаменит своими борделями. Именно они сделали его местом, привле­кавшим тысячи матросов, речников, фермеров и тури­стов, толпами прибывавших в город, чтобы весело про­вести время в одном из его злачных заведений. Зачас­тую никаких других дел в Новом Орлеане у них и не было. К началу нашего века проституция стала одним из старейших институтов города, такой же его неотъем­лемой частью, как порт или зона отдыха на озере.

Временами проститутки обживали какое-то одно место, и тогда возникало нечто похожее на квартал с красными фонарями. Но к концу прошлого века борде­ли расползлись по всему городу. Нередко добропоря­дочные граждане внезапно обнаруживали, что такого рода заведение расположилось по соседству с ними, и его обитательницы вовсе не таятся, занимаясь своим ремеслом. Из дома теперь постоянно доносились пья­ные крики, а наблюдательные дети терзали родителей трудными вопросами. Было сделано немало попыток найти какое-то решение этой проблемы, но ничто не могло помешать процветанию бизнеса. Слишком много было жаждущих покупателей и готовых на все продав­цов.

В конце концов, городские власти, отчаявшись, ре­шили хотя бы собрать все публичные дома в одном рай­оне, подальше от глаз возмущенных граждан. К тому же так было легче поддерживать там порядок. В 1899 году открылся целый квартал заведений с красными фона­рями, который горожане тут же нарекли Сторивиллом, по имени Джозефа Стори, члена муниципалитета, пред­ложившего соответствующий законопроект.

Многие авторы пытаются окружить Сторивилл ро­мантическим ореолом. На деле же это было омерзитель­ное место, где старались обслужить как можно больше клиентов, где двенадцатилетние девочки должны были удовлетворять самые низменные желания клиентов, а когда дела шли плохо, девушки из номеров продавались за десять центов мальчишкам - разносчикам газет. В городе имелось несколько роскошных гранд-салонов, стены которых были увешаны восточными коврами, а гостиные украшены огромными зеркалами в оправе из позолоченной бронзы и аляповатой викторианской ме­белью - совершенно во вкусе подобных заведений. Но основную массу составляли крошечные номера или не­большие домики, где «работали» две-три девушки, как правило, не старше девятнадцати лет. Клиентами этих «очаровательных бэби», как их называли в одной из по­пулярных в те годы песенок, были местные рабочие, фермеры, приезжие коммивояжеры и тысячи моряков торговых судов, прибывавших в новоорлеанский порт со всего света. Можно не сомневаться, что первыми ев­ропейцами, познакомившимися с джазом, были матро­сы, развлекавшиеся в новоорлеанских борделях. Стори­вилл причинял городу немало хлопот, создавая ему скандальную репутацию. Но он же служил источником доходов и в значительной степени определял его лицо.

История Сторивилла активно фигурирует во многих легендах о джазе. Некоторые исследователи начального периода истории джазовой музыки считают, что первые джазовые группы выступали в публичных домах и что именно закрытие в 1917 году Округа, как обычно назы­вали квартал заведений с красными фонарями, вынуди­ло музыкантов податься на Север - в Сент-Луис и Чи­каго. Однако такой серьезный знаток джаза, как Эл Роуз, доказывает, что в Новом Орлеане всегда сущест­вовал не один, а сразу два Сторивилла, поскольку в ле­гендарном Округе строго соблюдалась сегрегация. Не следует забывать, что это все-таки был глубокий Юг. Нельзя было даже предположить, что белый мужчина пользуется услугами той же женщины, что негр. Боль­шинство проституток Сторивилла были белыми. В «го­лубой книге», справочнике новоорлеанских проститу­ток, около одной трети девушек названы «цветными». Фактически же они тоже были светлокожими женщи­нами смешанной крови. Из всех публичных домов Но­вого Орлеана только в двух женщины различных рас «работали» вместе. Хозяйками всех борделей были все­гда белые. Белыми были и большинство барменов, а также владельцев клубов и кабаре, встречавшихся на каждом шагу в Округе. Негры использовались только на черной работе: в качестве слуг, официантов, рассыль­ных и тому подобных, В конечном счете весь сторивиллский бизнес находился в руках белых. Дело оказа­лось очень доходным, и оставлять его неграм было со­всем ни к чему.

Некоторые из пионеров джаза действительно рабо­тали в Округе, а точнее, в двух или трех кабаре, распо­ложенных в его юго-восточном квартале, правда, это было уже в самом конце существования Сторивилла. «Попе» Фостер высказывается на этот счет совершенно категорично: «Большинство новоорлеанских музыкан­тов в Округе никогда не играли»10. Рой Кэарью, белый джазмен, подрабатывавший в молодые годы в Сторивилле - это был период с 1910 по 1915 год, - утвержда­ет, что музыкальные группы регулярно выступали лишь в трех заведениях. По правде говоря, мужчинам-неграм запрещалось даже появляться в Округе, если это не оп­равдывалось их работой.

Когда готовился законопроект об Округе, опреде­лявший его границы, было предусмотрено создание внут­ри него еще одного Сторивилла для черных. Он разместился неподалеку от белого Сторивилла, заняв четыре квартала между улицами Пердидо и Грэвье с одной сто­роны, и Локаст и Франклин - с другой. В течение како­го-то времени эти кварталы были неофициально при­знанным центром негритянской проституции, где чер­ные девушки обслуживали черных, а иногда и белых мужчин. Черный Сторивилл и район вокруг него фак­тически стали негритянским гетто. В воспоминаниях пионеров джаза он фигурирует как «верхняя часть горо­да» - в отличие от «нижней части», где жили главным образом креолы. Черный Сторивилл был бандитским районом с дешевыми борделями, всевозможными при­тонами, шумными танцзалами, такими, как знамени­тый «Фанки-Бат-холл», где игран легендарный корне­тист «Бадди» Болден. То и дело там происходила поно­жовщина или стрельба, а то и убийство. Здешних пьян­ства, наркотиков, болезней, безумных выходок хватило бы на несколько гетто. Вот этот-то район, скорее всего и стал подлинной колыбелью джаза. Именно там Бол­ден и его товарищи по требованию проституток и их клиентов исполняли блюзы, под грустную мелодию ко­торых можно было танцевать, едва передвигая ноги. Вот здесь-то и вырос Луи Армстронг. Здесь он научился играть джазовую музыку.

1 Hair W. I. Carnival of Fury, p. 14
2 Ibid
3 Оскорбительное название негров в США с конца XIX в. - Прим, перев.
4 Foster P. Pops Foster, p. 65
5 Hair W. I. Op. cit., p. 65
6 «Harper's», Nov. 1967
7 Свободные цветные (франц.).
8 Tinker E. L. Creole City. New York, 1953
9 Балы изысканной кухни (франц.).
10 Foster P. Pops Foster, p. 37

TPL_BACKTOTOP