В мире индустрии развлечений постоянны только перемены. Симпатии публики - недолговечны. Войны и депрессии, технические новшества нередко полностью перекраивают шоу-бизнес. Многие из тех, кто десятилетиями был любимцем публики, вдруг предаются забвению. В 1920-х годах в культурной жизни Америки начались разительные перемены. Замкнутый мирок новоорлеанского джаза тоже стал жертвой непостоянства публики и капризов судьбы. После недолгого плавания по бурному морю корабль джаза попал в тихую заводь.

Главной причиной этого была массовая миграция джазменов в различные города Соединенных Штатов. Еще в 1911 году Кеппард и некоторые другие музыканты обнаружили, что не только в Новом Орлеане есть желающие слушать их музыку, не имевшую тогда даже названия, но фактически представлявшую усовершенствованный вариант регтайма. Немного позже и другие исполнители, среди них были Сидней Беше и «Джелли Ролл» Мортон, переехали в соседние с Луизианой штаты, в том числе в Калифорнию, а также в Сент-Луис, Чикаго и другие города Америки. В 1915 году в Чикаго прибыл на гастроли ансамбль белых музыкантов под руководством тромбониста Тома Брауна. Исполняемая ими новая музыка, получившая вначале название «джасс», привлекла внимание довольно широкой публики. Вслед за ансамблем Брауна последовали выступления других групп - и белых, и негритянских исполнителей, - среди которых самой интересной оказался «джасс-бэнд» белых музыкантов под руководством ударника Джонни Стейна. Между его участниками все время возникали склоки, в оркестре постоянно менялись руководители, он переходил из одного клуба в другой. Впрочем, все это было совершенно не важно. Важно другое: в начале 1917 года оркестр, носивший к этому времени название «Original Dixieland Jass [именно так! - Авт.] Band», выступил в нью-йоркском ресторане «Рейзенуэбер» с программой новой музыки и произвел подлинную сенсацию. Фирма звукозаписи «Victor» заключила с оркестром ангажемент и выпустила пластинки, которые, ко всеобщему изумлению, имели невероятный успех. Записи расходились миллионными тиражами. Так Америка, а за ней весь мир впервые услышали джаз.

Как и следовало ожидать, новую музыку поняли совершенно превратно. Публика не почувствовала, что это чисто негритянская музыка, что ее специфический характер определяется еще и тем, что она родилась в Новом Орлеане. Джаз сочли за изобретение южан и приняли за новую разновидность регтайма. Для большинства слушателей это была завораживающая слух новинка, и многие, прежде всего молодежь, просто не хотели отставать от моды. Но нашлось немало и таких молодых людей (прежде всего среди студентов музыкальных учебных заведений), которые серьезно заинтересовались джазом как новым направлением в музыкальной культуре. Из их числа впоследствии вышли такие знаменитые джазмены, как трубач «Бикс» Бейдербек из Давенпорта, штат Айова, нью-йоркский трубач Фил Наполеон, кларнетист «Бастер» Бэйли из Сент-Луиса, чикагский тромбонист Альберт Уинн. Эти и многие другие тогда еще только начинающие музыканты, белые и негры, самым серьезным образом изучали записи, сделанные оркестром «Original Dixieland Jass Band», пытаясь понять, из чего состоит эта новая музыка. Джазовый бум начался.

А тем временем новоорлеанские джазмены обнаружили, что теперь их повсюду ждет работа, причем платят за нее гораздо больше, чем раньше. Страна открыла для себя джаз, и сразу же резко подскочил спрос на джазовых исполнителей. В те же годы десятки тысяч негров мигрировали с Юга в города северных штатов. Причин для такого повального бегства было много. В своей работе о чикагском «черном поясе» Гарольд Ф. Госнелл называет среди других следующие: «Прекращение иммиграции в Соединенные Штаты в связи с началом Первой мировой войны, увеличение спроса на рабочие руки [в Чикаго. - Авт.], трудности, переживаемые сельским хозяйством южных штатов в связи с тем опустошением, которые произвел на хлопковых полях долгоносик, призывы воинствующего негритянского еженедельника «Чикаго дифендер» - все это побуждало негритянское население двигаться на Север»1. Гнал их еще и страх перед белыми расистами. Джилберт Ософски, автор посвященной Гарлему книги, пишет: «В 80-90-е годы прошлого века и в первое десятилетие XX столетия линчевали, сожгли, подвергли пыткам, лишили гражданских прав гораздо больше негров, чем в любой другой период нашей истории»2. В южных штатах негр мог быть только поденщиком или издольщиком. Никаких других перспектив у него не было. На Севере его ждали фабрики и заводы, работа на которых была, конечно, тяжелой, но и платили там гораздо больше. А после трудового дня он возвращался в свое гетто в Гарлеме или на Южной стороне, в жизнь которого белые если и вмешивались, то не в той степени, в какой они по делали на Юге.

Рост численности негритянского населения в городах северных штатов создал огромный, постоянно растущий спрос на негритянскую музыку, особенно на блюзы, а также на регтайм и джаз. Как мы увидим позже, и среди белых оказалось гораздо больше любителей джаза, чем полагают многие его исследователи. Ансамбли Кеппарда, Брауна, Стейна и других перебрались на Север, чтобы выступать именно перед белой публикой. Начинался бум негритянской эстрады. Черные музыканты пользовались на Севере большим успехом, а некоторые - например, Эрнест Хоган, Берт Уильямс, Джеймс Риз Юроуп - приобрели общенациональную известность. Для негров-исполнителей Север стал своего рода «музыкальным Клондайком».

Дополнительной причиной бегства джазменов из Нового Орлеана стан упадок, а затем и полное исчезновение Сторивилла. Как пишет Эл Роуз, накануне Первой мировой войны блеск его начал постепенно угасать.

Резко упало число «работавших» там женщин. В 1917 году министерство военно-морского флота, запретившее проституцию на территории своих баз, потребовало, чтобы городские власти закрыли заведения кварталов «красных фонарей». Вначале отцы города запротестовали. Опыт подсказывал им, что запрет приведет только к тому, что проституция уйдет в подполье, превратится в незаконный бизнес и тогда контролировать ее станет невозможно. Но министерство непреклонно стояло на своем, и 12 ноября 1917 года Сторивилл прекратил свое существование. Как и предсказывали власти, проституция, сконцентрированная до сих пор в одном месте, теперь расползлась по всему городу. Это был конец целой эпохи в истории города. Работавшие в Сторивилле музыканты, хотя их насчитывалось не так уж и много, потеряли свой заработок.

К 1918 году в Новом Орлеане обстановка сложилась так, что пионерам джаза здесь делать было нечего. Конечно, уехали не все. Остались самые ленивые и осторожные, которым не хватало духа сняться с насиженного места, остались те, кто не выносил холодного климата. Уехал в Калифорнию «Бадди» Пти, но ему там не понравилось, и он скоро вернулся назад. До 1940-х годов оставался в городе и «Банк» Джонсон. Но все ведущие исполнители к 1920 году практически покинули Новый Орлеан. Среди них были корнетисты Оливер, Кеппард и «Шугар» Джонни Смит, пианисты Мортон и удивительно точно копировавший его манеру игры знаменитый Тони Джексон, а также Кларенс Уильямс, Ричард Микни Джонс; тромбонисты Ори и Оноре Дютре; кларнетисты Джонни Доддс, Джимми Нун и многие другие музыканты. Период расцвета новоорлеанского джаза закончился. Джаз в целом продолжал свое развитие, но отныне уже не в Новом Орлеане.

В эти годы Армстронг не был еще готов к выходу на большую сцену. Однако отъезд из города многих хороших музыкантов сыграл ему на руку, поскольку создал новые дополнительные возможности для его карьеры.

Широкой публике он все еще был мало известен, но среди музыкантов его репутация как исполнителя быстро росла. Теперь Армстронгу стало гораздо легче найти работу, чаше удавалось получить ангажемент. В паре с молодым ударником Джо Линдси он сколотил небольшой ансамбль, пользовавшийся определенным успехом. В тот период Армстронг выступал не более двух-трех раз в неделю, но и это позволяло ему считать себя профессиональным музыкантом. Для него это было достижением. Ведь со дня его выхода из приюта прошло всего лишь около трех лет.

В 1918 году в Чикаго распался ансамбль новоорлеанских музыкантов, уехавших туда ранее. Среди других из него ушел корнетист Кеппард, организовавший собственный оркестр, и на его место был приглашен Оливер. Незадолго до этого полиция устроила облаву на клуб, где он выступал. Среди прочих арестовали и Оливера, которому пришлось отсидеть какое-то время в кутузке, что привело его в страшную ярость. Джо давно уже выражал недовольство теми отвратительными условиями, в которых ему приходилось играть, да к тому же за такую жалкую плату, а тут еще этот неприятный случай. Он принял решение уехать в Чикаго, порекомендовав Ори взять на свое место Армстронга. Как вспоминает Ори, «в городе было немало хороших, опытных трубачей, но ни один из них не обладал такими большими исполнительскими возможностями, как Луи. Помню, как я сказал Армстронгу, что, если ему удастся раздобыть себе пару приличных брюк, я возьму его в свой оркестр. Через два часа он примчался в мой дом со словами: «А вот и я. Жду не дождусь, когда наступит восемь часов. Я готов начать»3. Так Луи Армстронг стал корнетистом лучшего джаз-бэнда в Новом Орлеане.

Оркестр Ори, видимо, был занят не каждый день. Промежутки между выступлениями в различных кабаре заполнились случайно подвернувшимися концертами.

Что же касается Армстронга, то он по-прежнему подрабатывал на пару с ударником Джо Линдси, играя в хонки-тонкс, на парадах и пикниках. Позднее Луи рассказывал, что в те годы ему приходилось одновременно выступать и в шикарном ресторане Тома Андерсона, находившемся на самом краю Сторивилла, и в третьеразрядном дансинге под названием «Брик-хауз», расположенном за рекой в новоорлеанском пригороде Гретна. Потом ему удалось получить ангажемент на длительный срок в кабаре «Кантри-клаб», где он играл в составе оркестра Ори. В одной статье говорится, что какое-то время Армстронг выступал в кабаре на Очард-стрит, где он заменил Ли Коллинза в ансамбле, состоявшем из Затти Синглтона, Джонни Сент-Сира, «Барни» Бигарда и пианиста Юделла Уилсона. И все-таки постоянной работы у Армстронга не было. Отыграв в одном месте, он получат деньги, тратил их и шел искать другую работу. Однако в воспоминаниях самого Армстронга об этом периоде его жизни мы не найдем каких-либо намеков на неудовлетворенность своим положением, на желание устроиться получше, на стремление самому стать руководителем группы. Ему определенно нравился его образ жизни, и к большему он не стремился.

Единственным, что ущемляло самолюбие Армстронга, была необходимость по-прежнему в дневные часы развозить на тележке уголь. Занимался он этим прежде всего для того, чтобы побольше заработать для дома. Ведь теперь он был основным кормильцем. Но, по-видимому, была и другая причина. К тому времени Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну и все молодые люди подлежали призыву в армию. Был принят закон, согласно которому мужчины должны были или работать, или идти воевать. Судя по всему, Армстронг надеялся, что, работая угольщиком, сможет избежать армии. Позднее Луи рассказывал, как, услышав, что война окончена, он, не дожидаясь завершения рабочего дня, загнал своего мула в конюшню, навсегда покончив с угольным «бизнесом».

Не все в этой истории до конца ясно. В сентябре 1918 года призывной возраст был понижен до восемнадцати лет, но призыв в армию молодежи этого возраста объявлен не был. 12 сентября Армстронг встал на военный учет, сообщив при этом следующие данные: дата рождения - 4 июля 1900 года, адрес - Пердидо-стрит, 1233, профессия -- музыкант, место работы - «Пит Лала», адрес места работы - Конти-стрит, 1500. Возникает вопрос: почему же он не указал профессию угольщика?

Я думаю, все дело в том, что молодые негры, в том числе и Армстронг, имели самое смутное представление о призывном законе. Они полагались не столько на официальную информацию, сколько на слухи. Им очень не хотелось идти на призывной пункт и задавать вопросы дежурившим там белым офицерам. В то же время они не знали, где получить официальную информацию по интересующим их вопросам. Поэтому они просто передавали друг другу искаженные версии того, что кто-то из них где-то слышал. Хотя в автобиографической книге «Сэчмо» Армстронг довольно бессвязно говорил о патриотическом желании сражаться с кайзером, на самом деле он всячески старался избежать призыва в армию. Когда вступил в силу новый закон о понижении призывного возраста до восемнадцати лет, он решил, что больше нельзя ссылаться на свое несовершеннолетие, и направился на призывной пункт. Что-то привело его там в замешательство, и он назвал правильную дату своего рождения. Регистратор начал записывать - «18.., и тут он, видимо, сказал Армстронгу, что если тому уже двадцать лет, то он обязан был давно встать на учет, и подлежит немедленному призыву в армию. Вот тогда-то Армстронг и называет другие данные - 1900 год. видимо, все происходило так или примерно так, хотя. конечно, проверить это невозможно. Ясно одно: Луи солгал, назвав неверную дату своего рождения.

Так или иначе, но после перемирия Армстронгу не было необходимости развозить на тележке уголь, и до конца своей жизни он уже ничем не занимался, кроме музыки.

Армстронг продолжал работать в оркестре Ори, не отказываясь в то же время от предложений на разовые выступления. В 1919 году оркестр распался. Видимо, у Ори были больные легкие, потому что, как сказано в справочнике «Кто есть кто в джазе», врач посоветовал ему переехать в места, где климат не такой сырой. Он раздумывал, что выбрать - Лос-Анджелес или Чикаго, хотя последний вряд ли может считаться городом с сухим климатом, но жена предпочла Лос-Анджелес, и через некоторое время они перебрались в Калифорнию.

Быстро поправившись, Ори стал замечать, что местная публика проявляет большой интерес к «горячей» музыке, с которой ее ранее познакомили «Джелли Ролл» Мортон и Фредди Кеппард. Однако в 1919 году в Лос-Анджелесе не было ни одного музыканта, который мог бы играть джаз. Тогда Ори устанавливает контакт с Мануэлем Манеттой, весьма уважаемым исполнителем, владевшим несколькими инструментами, и просит его организовать в Калифорнии гастроли ряда известных музыкантов. Видимо, при этом он назвал какие-то конкретные фамилии, потому что Манетта тут же начал переговоры с Армстронгом, Джо Линдси, кларнетистом Джонни Доддсом и, возможно, с кем-то еще. Как утверждал позднее Манетта, «главная причина отказа Луи Армстронга, Джонни Доддса и Джо Линдси поехать в Калифорнию к Ори заключалась в том, что подружка Линдси грозила покончить с собой, если он уедет из Нового Орлеана, а Луи и Доддс не захотели ехать без Джо»4. В те годы, по словам Армстронга, Линдси был сильно привязан к женщине старше его. Роман этот оказался для него несчастливым. Манетта рассказывал, что однажды он вместе с Луи и Доддсом отправился к Линдси домой, чтобы попытаться уговорить его ехать с ними. Уже около дверей они услышали отвратительный женский крик. Разговор с Джо все же состоялся, но ехать Линдси, несмотря на все уговоры, категорически отказался.

Думаю, дело было не только в этом. Примерно в 1917-1918 годах «Джелли Ролл» Мортон возил в Калифорнию группу новоорлеанских джазменов, в состав которой входил и корнетист «Бадди» Пти. Местная публика вела себя отвратительно: она безжалостно высмеивала негритянских музыкантов за то, что те не умели читать ноты, в перерывах прямо на эстраде ели рис и красные бобы - вообще вели себя как жалкие провинциалы. Очень скоро артисты сбежали в родной Новый Орлеан, единственное место, где они чувствовали себя в безопасности. Возможно, печальный опыт этих гастролей заставил впоследствии Пти отказаться поехать на Север, и поэтому его игра так и осталась не записанной на пластинки. Мне кажется, Армстронг знал эту историю - впрочем, ее знал весь город, - и его пугала перспектива оторваться от друзей и знакомых. Позднее Луи признавался, что и на Север он поехал только по настоянию Оливера. Не надо забывать, что Армстронгу всегда не хватало уверенности в себе. Для него Новый Орлеан был родным домом. Этот город лежал немного в стороне от больших дорог, и жившие в нем негры были малообразованными, наивными, простодушными людьми. Армстронг вспоминал, что, когда он в первый раз приехал в Сент-Луис, больше всего его поразили высокие дома. Он спросил руководителя оркестра Фейта Мерабля. не «колледж» ли это. Жителю негритянского гетто Калифорния должна была казаться чужой, незнакомой страной, совсем не тем местом, куда хочется уехать. Армстронгу просто не хватило мужества решиться, и он воспользовался отступничеством Джо Линдси как предлогом.

Эта проблема стоит того, чтобы ее рассмотреть несколько подробнее. Нередко музыковеды пишут о джаз-менах гак, что те предстают перед читателем образованными людьми из средних слоев общества, словом, такими же, как пишущие о них авторы. Некоторые из джазменов действительно принадлежали к средним социальным слоям и даже окончили колледжи. У них было развито чувство собственного достоинства, и они требовали, чтобы к ним относились как к артистам, работающим в серьезном жанре. Но изображать такими всех пионеров новоорлеанского джаза - значит полностью извращать действительное положение вещей. Большинство из них были малообразованными, суеверными людьми. Современным американцам, относящимся к средним слоям общества, мир их духовных ценностей показался бы совершенно чуждым. Мы не можем воспринимать Луи Армстронга так же, как воспринимаем Ральфа Эллисона или Джеймса Болдуина. С точки зрения среднего американца, Армстронг - грубый, малокультурный, наивный и невежественный человек. Мальчишкой он часто распевал на улицах Нового Орлеана песню «Моя бразильская красотка». Только много лет спустя он узнал, что означает «бразильская». В детстве это слово ровным счетом ничего ему не говорило, и он воспринимал его как какую-то тарабарщину.

Больше того, Армстронг отличался суеверием. В те годы новоорлеанские негры еще широко пользовались различными талисманами и «на счастье», и «от дурного глаза», В этом отношении Луи ничем не отличался от остальных своих собратьев. Всю жизнь он был склонен чрезмерно полагаться на мази, притирания и тому подобные доморощенные средства для лечения различных заболеваний, в том числе и его профессионального заболевания губы. Наверное, прямого вреда все эти «лекарства» не приносили, но из-за того, что Армстронг в них так верил, он не получал настоящего лечения.

Я вовсе не хочу сказать, как то может показаться, что представители средних слоев других расовых групп свободны от предрассудков и иллюзий, - суеверие вездесуще в человеческом бытии. Все дело в том, что любая социальная группа, которая придерживается обычаев, слишком сильно отличающихся от основных культурных ценностей общества, тем самым ставит себя в невыгодное положение по отношению к этому обществу. Армстронг и его коллеги-музыканты выросли в невежестве негритянского гетто. Уехав из Нового Орлеана, они попали в среду, где преимущество получают те. кто обладает специфическими знаниями, кто понимает, как функционируют банки и предоставляются займы, как заключаются контракты, кто разбирается в политике и искусстве и знает, что и в каком случае надо надевать. «Бадди» Пти и его друзья сбежали из Лос-Анджелеса обратно в Новый Орлеан именно потому, что не имели ни малейшего представления о том, как надо нести себя в обществе. Возможно, только из-за одного этого Пти не стал национальной звездой эстрады, не занял подобающего ему места в истории джазовой музыки. В отличие от него Луи Армстронг, выбравшись из гетто, много путешествовал, встречался с людьми, стоящими на самых различных ступенях социальной лестницы. Со временем он стал гораздо более искушенным человеком, чем прежде, и тем не менее до конца жизни некоторые стороны американской системы оставались для него непознанной тайной, и ему постоянно приходилось обращаться за советом к людям, обладавшим большим, чем у него, опытом. Наши привычки цепляются за нас, как колючки. Армстронг так никогда и не мог избавиться от представлений, которые впитал в детстве. Он не видел ничего позорного в том, чтобы оказаться в тюрьме, и не раз попадал туда во время полицейских облав в тех злачных местах, где ему приходилось выступать, или в результате публичных ссор со своей женой. С его точки зрения, проституция вовсе не была грехом. Он и сам в первый раз женился на проститутке. Армстронг не понимал, почему надо осуждать тех, кто часто напивается. Напротив, утопить в вине горе, причиненное расовым неравенством, казалось ему совершенно естественным выходом из положения. В то же время он не имел ни малейшего представления о жизни в колледжах, деловых конторах, банках и других подобных социальных институтах. По своему происхождению он был страшно далек от средних классов и в душе никогда так и не примкнул к этой социальной группе. Его неспособность понять природу шоу-бизнеса, упрощенный, совершенно неаналитический подход к собственному творчеству, безусловно, мешали ему подняться на более высокую ступень исполнительского мастерства.

Все это не означает, что Луи Армстронг был примитивным дикарем, сидящим на корточках перед костром, в пламени которого плавятся изображения врагов. Он был американцем, и его духовный мир определялся ценностями общеамериканской культуры. В то же время он был порождением одной из специфических ветвей этой культуры, а именно негритянской субкультуры, которая отличалась от общеамериканской не столько качественными, сколько количественными параметрами. Вместе с тем не приходится забывать, что Армстронг принадлежал к национальному меньшинству, что он вырос в замкнутой, единственной в своем роде социальной среде - гетто и в совершенно не типичном для Америки городе. Только там он мог быть самим собой. Попадая в другие условия, в общении с людьми не его круга он нередко чувствовал себя скованным. Вот почему, когда надо было выбирать между компанией белых и негров, он всегда отдавал предпочтение последней. Причем любил среду не просто негров, а негров-рабочих. Уже после смерти Армстронга его вдова Люсилл скажет: «Думаю, Луи бывал по-настоящему в ударе только тогда, когда находился среди близких, хорошо знакомых ему людей. И прежде всего среди бедняков, с которыми у него было много общего. Он умел вести беседу с королями и королевами, но в этих случаях никогда не раскрывал полностью ни своих чувств, ни своих мыслей». Даже когда Армстронг стал богатым и известным и мог заводить знакомство с кем угодно, он не любил сближаться со знаменитостями, хотя в его положении сделать это было легко. Он всегда предпочитал отправиться в Гарлем, чтобы там в каком-нибудь переулочке поиграть с местными жителями в азартные игры. Нигде он не чувствовал себя так уютно, как там.

Одним словом, в чужую, не внушавшую доверия Калифорнию, Армстронг не поехал. Он остался в родном Новом Орлеане, а Манетта увез с собой корнетиста Матта Кэри и кларнетиста Уэйда Уэйли. Оркестр Ори имел большой успех и стал первым негритянским джаз-бэндом, выступления которого были записаны на пластинки, вышедшие в серии «Оrу Sunshine». В 1920-х годах он много выступал в Чикаго и других городах, но главным местом его пребывания оставалась Калифорния. Во время кризиса 1929-1930 годов, когда по ряду причин, о которых мы еще будем говорить ниже, новоорлеанский стиль вышел из моды, Ори отошел от музыки. В 1940-х годах интерес к этому стилю возрождается, и Ори снова привлекает к себе внимание публики. Он создал оркестр, игравший в новоорлеанской манере, который просуществовал более двадцати лет. Как и прежде, партию корнета исполнял Матт Кэри.

У читателя может возникнуть вопрос: как сложилась бы судьба Армстронга, отправься он все-таки в Калифорнию? Ясно одно: он был гений и в любом случае стал бы великим музыкантом. Возможно, ему удалось бы и в Калифорнии записываться на пластинки так же часто, как он это делал в 1920-х годах в Чикаго. Но все же не стоит забывать, что именно Чикаго превратился к тому времени в центр шоу-бизнеса и это открыло перед артистами возможности, каких в Калифорнии тогда не существовало. С другой стороны, в музыкальной жизни западных штатов еще не воцарился тот дух коммерции, который так давил на Армстронга в Чикаго, а затем и в Нью-Йорке. Как бы то ни было, но Луи остался в Новом Орлеане.

Ко времени отъезда Ори Армстронг уже начал работать на прогулочных речных пароходах, которые впоследствии так же вошли в легенду о новоорлеанском джазе, как и сам Армстронг. Каналы, которые, соединив между собой американские реки, образовали великий речной путь, были построены в XIX веке. Речные пароходы стали важнейшей составной частью американской транспортной системы. Однако по мере строительства все новых и новых железных дорог пароходы начали уступать место паровозам. В 1878 году, то есть в период уже наметившегося упадка речного судоходства, пароходным бизнесом занялся некий Джон Стрекфус из Сент-Луиса. Со временем дело перешло к его сыновьям -Рою, Джозефу, Джону и Верну, среди которых главную роль, по-видимому, играл Джозеф. Поскольку конъюнктура рынка продолжала ухудшаться, в 1907 или 1908 году братья решили превратить часть своих пароходов в прогулочные суда. В один прекрасный день Джозеф Стрекфус явился в городской профсоюз негритянских музыкантов и попросил рекомендовать ему исполнителей, которые могли бы развлекать его пассажиров. Ему предложили молодого пианиста по имени Фейт Мерабль. Мерабль родился в 1890 году в городе Пэйдука, штат Кентукки. Первые уроки на фортепиано ему давала мать, учительница музыки. Затем он поступил в Стрейтский университет Нового Орлеана. Мерабль умел играть с листа и вообще неплохо владел инструментом, но джазменом еще не был. Во время первой поездки на пароходе весь его ансамбль состоял из него самого и белого скрипача Эмиля Флиндта, автора имевшей большой успех пьесы «The Waltz You Saved For Me». Кроме исполнения танцевальной музыки Мерабль должен был еще играть и на каллиопе - клавишном музыкальном инструменте типа парового органа, который стоял на верхней палубе и издавал жуткие звуки, возвещая городу о приближении парохода к пристани. Вскоре в группу пришли еще два музыканта - трубач Кэталано и ударник Рекс Джессуп. С мая по ноябрь пароход совершал длинные экскурсии вверх по Миссисипи, доплывая иногда до Сент-Пола, штат Миннесота, города, расположенного примерно в двух тысячах миль от устья реки. По пути он каждый вечер останавливался в каком-нибудь городке или поселке, приглашая желающих совершить вечернюю трехчасовую прогулку с музыкой, танцами, а также с ужином и выпивкой. Население маленьких городков не было избаловано развлечениями и с удовольствием пользовалось возможностью повеселиться. В больших городах пароход мог задержаться на один-два дня, причем иногда один из вечеров выделялся специально для негритянской публики. В зимний период пароходы обслуживали самих новоорлеанцев, совершая экскурсии в конце каждой недели. Обычно проводилась одна вечерняя экскурсия в пятницу, две в субботу - днем и вечером, и еще одна в воскресенье днем. С тех пор прошло уже три четверти века, но и в наши дни экскурсионные суда все так же отплывают от причалов Нового Орлеана, оглашая воздух гудками и звуками оркестра.

Говорят, что Фейт Мерабль «легко поддавался настроению, отличался непостоянством, и с ним трудно было ладить»5. В то же время за ним закрепилась репутация делового человека, предъявлявшего высокие требования к качеству исполнения. Этого же требовал от музыкантов его босс, «Капитан» Джозеф Стрекфус. Братья Стрекфусы воображали себя большими знатоками музыки. Так, Джозеф покупал пластинки с записями понравившихся ему произведений, заставляя своих музыкантов их разучивать. При этом иногда он даже сам писал аранжировки. Каюта «Капитана» находилась на верхней палубе, как раз над эстрадой, и он постоянно следил за тем, чтобы оркестранты строго соблюдали заданный им темп, время от времени проверяя с помощью метронома, не допускают ли они каких-либо отклонений. Дьюи Джексон, один из организаторов пароходных оркестров, вспоминает, что «Стрекфус совершенно не считался с руководителями ансамблей. Нанимая понравившихся ему исполнителей, он объявлял одному из них: «Руководителем будешь ты»6. Правда, с Мераблем этот номер не прошел. Тот добился права самому подбирать оркестрантов. Впрочем, если он проявлял такую же самостоятельность и в вопросах, связанных с темпом исполнения, то можно не сомневаться, что тут-то Джозеф и давал ему понять, кто подлинный хозяин.

Начиная с 1910 года, Фейт Мерабль в течение нескольких лет работал на пароходах, плававших от Нового Орлеана вверх по реке и обратно. При этом он часто вступал в контакт с молодыми негритянскими музыкантами, создававшими в те годы новую «горячую» музыку. По его словам, эта музыка «въелась ему в печенки»... «Многие из джазменов, - вспоминает Мерабль, - понятия не имели о нотной грамоте, и аранжировка была для них делом десятым, но, когда они начинали импровизировать, все вставало на свои места и получалось отлично»7.

В 1917 году Мерабль решил попробовать пригласить джаз-бэнд для выступления на одном из пароходов, а именно на «Кентукки». Это желание возникло у него, безусловно, под впечатлением той популярности, которую завоевали только что вышедшие пластинки с записями оркестра «Original Dixieland Jazz Band». «Если джаз становится музыкой века, - сказал себе Мерабль, - то я должен играть джаз». Из музыкантов его родного города Пэйдука он создал ансамбль под названием «Kentucky Jazz Band», явно подражая ставшему широко известным названию «Original Dixieland Jass Band». Ансамбль «играл неплохо, но с парнями из Нового Орлеана, - как признавал сам Мерабль, - ему сравниться было нельзя»8. Поэтому в 1918 году он организовал еще один оркестр, из новоорлеанских музыкантов, в который на этот раз вошли и джазмены, и темнокожие креолы, которые знали нотную грамоту и исполняли только основную тему. Игравший на нескольких инструментах креольский музыкант Питер Бокедж вспоминает: «Когда приехал Мерабль, мы с ним быстро подружились... Наша группа насчитывала тогда не больше четырех-пяти исполнителей, и все они, кроме него, были белые. Потом решили организовать новоорлеанский джаз-бэнд... и Фейт попросил меня подобрать ему подходящих ребят. Ну, я сколотил ансамбль из десяти человек, в том числе двоих трубачей - меня и Мануэла Переса»9. Ни Перес, ни сам Бокедж, строго говоря, не были джазменами. Оба они, если можно так сказать, были «правильными» музыкантами, то есть играли в старой классической манере, свойственной музыке темнокожих креолов. Видимо, Мераблю нужен был ансамбль, исполняющий танцевальные мелодии в сугубо традиционном стиле, лишь немного окрашенные джазовым колоритом. Тем не менее, в течение последующих нескольких лет к выступлениям на пароходах были привлечены музыканты, ставшие впоследствии пионерами джаза. Среди них были пользующиеся ныне нашим глубочайшим уважением исполнители - Джонни и «Бэби» Доддс, Джонни Сент-Сир, «Попс» Фостер, ну и, конечно же, Луи Армстронг.

Свои выступления на пароходах Армстронг, по-видимому, начал во время зимней навигации 1918-1919 года, обслуживая непродолжительные экскурсии в окрестностях Нового Орлеана. В 1919-1921 годах он уже работал на длительных летних рейсах. Сразу несколько человек, в том числе Бокедж и «Попс» Фостер, утверждают, что именно они обратили внимание Мерабля на молодого Армстронга. Сам Мерабль рассказывал, что он «впервые услышал Армстронга в «Кооператив-холле», где тот выступал с оркестром Ори, он играл пьесу Криса Смита «Honky Tonk Town»10.

Тот факт, что Армстронг получил это приглашение, уже сам по себе говорит о многом. По сути дела, у него не было никакого образования, он не умел даже читать ноты, не обладал опытом исполнения танцевальных мелодий с четким ритмом, которые нравились участникам речных прогулок. Иметь такую работу был бы рад почти любой негритянский музыкант в городе, однако Мерабль остановил свой выбор именно на Армстронге. Можно предположить, что ему нужен был джазовый импровизатор, способный зажечь слушателей, придать музыке тот самый «горячий» колорит, который становился в те годы все более популярным. Но почему все-таки он не пригласил музыканта, который не только мог играть джаз, но и знал бы нотную грамоту? Видимо, потому, что к этому времени репутация Армстронга среди его коллег-исполнителей была уже достаточно высокой.

Свой первый продолжительный рейс с Фейтом Мераблем Армстронг совершил в 1919 году. Ему исполнился уже двадцать один год, а он еще ни разу не выезжал из Нового Орлеана, не удалялся дальше пятнадцати-двадцати миль от Пердидо-стрит. Трудно сказать, почему, отказавшись от предложения работать в Калифорнии, Армстронг согласился выступать вместе с Мераблем. Скорее всего, потому, что психологически Луи гораздо легче было решиться уйти в дальний рейс на пароходе, где ему уже приходилось выступать во время зимней навигации, в компании хорошо знакомых людей, нежели отправиться в длительное путешествие в незнакомые места на Западе. Работа на пароходе считалась престижной. С отъездом Ори Армстронгу нужно было искать новое место. Кроме того, речные пароходы время от времени возвращаются в родной порт. Словом, он подписал контракт и тронулся в путь.

Выступления на пароходах в течение последующих трех летних сезонов сыграли важную роль в становлении Армстронга как музыканта. В жизни каждого молодого исполнителя наступает такой момент, когда практика нужна ему больше, чем любой учитель, когда необходимо играть как можно больше и на пределе своих возможностей. Музыкант, как спортсмен, должен выработать в себе совокупность сложных условных рефлексов, регулирующих работу тончайших мышц, всей мускульной и нервной системы. Для исполнителя, играющего на духовом инструменте, особенно важны мышцы языка, рта, щек и челюсти, словом, всей нижней части лица. Не имеющему большой практики исполнителю требуются многие годы тяжелого труда, чтобы научиться играть в быстром темпе. И наоборот, тренированному музыканту нужно всего лишь несколько недель, чтобы его пальцы легко исполняли самые быстрые пассажи. Самое трудное в технике игры духовика - это амбушюр. Исполнение одной ноты за другой на медном духовом инструменте требует тончайших, практически не поддающихся измерению изменений напряжения мышц губ и нижней части лица в целом, причем нередко со скоростью нескольких таких изменений в секунду. При этом язык успевает ударить по внутренней стороне зубов до пятисот раз в минуту. Движения губ и языка должны с большой точностью и на высокой скорости координироваться с работой вентилей инструмента. Естественно, музыканту некогда думать о совершаемых им операциях. Он должен обладать глубоко укоренившимися условными рефлексами, чтобы мгновенно и уверенно извлекать звуки в той последовательности, которой требует исполняемая мелодия. Многократное повторение - единственный способ выработать эти рефлексы. Чтобы приобрести устойчивый, надежный амбушюр, молодому музыканту приходится сыграть десятки миллионов звуков, миллион комбинаций этих звуков.

До того как Армстронг начал играть на пароходах, ею занятия на инструменте носили нерегулярный характер. Выступления чаще всего приходились на конец недели, поскольку концерты, как правило, проходили по субботам и воскресеньям. Кроме того, импровизирующий музыкант всегда может выбрать более удобный для себя вариант исполнения и вместо сложного пассажа, которого он боится, сыграть что-нибудь полегче. Игра в стиле импровизации не способствует совершенствованию техники, исполнительского мастерства в целом. И наоборот, играя по нотам, музыкант должен исполнять именно то, что ему диктует лежащий перед ним текст. Если же он сталкивается с какой-то проблемой, вызванной несовершенством техники, - плохим звучанием высоких нот, неустойчивой интонацией в нижнем регистре или чем-то иным, - ему приходится решать их в строгом соответствии с партитурой.

Пионеры джаза нередко называли работу на пароходах своей «школой». Требования в этой школе были весьма жесткими. Вот что пишет об этом «Попс» Фостер: «Стрекфусы были странными людьми. Мы всегда старались угодить не столько публике, сколько хозяевам, поскольку тех музыкантов, чья игра им не нравилась, они просто выгоняли. Мы должны были исполнить за вечер четырнадцать номеров, причем каждые две недели программа менялась. Номера были длинными, кроме них мы играли еще две-три пьесы на «бис» и еще пару хорусов... Очень многие ребята, пройдя «школу» Стрекфусов, стали настоящими музыкантами. Например, когда Луи Армстронг, Джонни Сент-Сир и я начинали работать на пароходах, мы совершенно не умели играть с листа. Когда же мы уходили, такая проблема для нас уже не существовала. С этого началось наше восхождение»11.

Затти Синглтон, которому тоже довелось работать на пароходах, только в более поздние годы, вспоминает: «Играть у «Капитана» Джозефа было все равно, что служить в армии. На двух других речных судах у него выступали ансамбли под руководством Ральфа Уильямса и Айшема Джонса [белые руководители. - Авт.]. Так вот, нам вменялось в обязанность в порядке обмена опытом слушать игру друг друга. Кроме того, он все время покупал новые пластинки Флетчера Хендерсона и Пола Уайтмена, и, если они ему нравились, мы должны были точно копировать их манеру исполнения»12.

Как это часто бывало с ним в жизни, Армстронгу помогли освоиться два старших товарища - меллофонист Дэвид Джонс, который играл, кроме того, на фортепиано, трубе и саксофоне, и Джо Ховард, исполнявший партию первого корнета в группе Мерабля. Коллеги называли Джонса «Профессором». Такое почетное прозвище давалось лишь профессионально хорошо подготовленным музыкантам, способным оказать помощь начинающим исполнителям. К сожалению, сохранилось слишком мало записей его игры, да и то лишь на саксофоне. Так что нам трудно судить, что это был за музыкант. Говорят, Джонс не только хорошо играл в «правильной» манере, но был и прекрасным импровизатором джаза. Судя по всему, человек он был неугомонный и не любил долго задерживаться на одном месте. Но на пароходах Джонс проработал достаточно долго, чтобы успеть объяснить Армстронгу, что означают черные точки на строке из пяти горизонтальных параллельных линий. Часто говорят, что Армстронг так и не научился бегло играть с листа. Действительно, он не достиг той скорости чтения нотного письма, которой обладают современные профессиональные музыканты, способные исполнять с листа самые сложные произведения с той же легкостью, с какой мы читаем книгу. Ему это было просто ни к чему. Благодаря пароходной практике Армстронг научился читать ноты с той скоростью, с какой ему было нужно. По словам саксофониста Сковилла Брауна, игравшего вместе с ним в одном из первых больших джаз-бэндов, он разбирался в нотной записи не хуже любого профессионального оркестранта.

Так или иначе, но за годы работы на пароходах Армстронг сыграл свой миллион звуков, набрав то количество игрового времени, которое должно быть у каждого молодого исполнителя. Пароходные оркестры выступали семь вечеров в неделю. Два раза в неделю они репетировали. Иногда случались внеплановые концерты. И так - непрерывно пять месяцев в году. Когда в 1921 году Армстронг распростился с братьями Стрекфусами, он уже считался настоящим профессионалом и полностью отвечал всем тем требованиям, которые предъявляют к профессиональному музыканту.

Часто можно услышать историю о том, что во время остановки парохода в Давенпорте, штат Айова, произошла якобы первая встреча Армстронга с молодым корнетистом по имени «Бикс» Бейдербек, который несколько лет спустя снискал славу первого великого белого джазмена. Об этом рассказывал сам Армстронг, то же самое говорили биографы Бейдербека Ричард М. Садхолтер и Филипп Эванс. «Вполне возможно, что краткая встреча двух молодых музыкантов состоялась именно в это время», - пишут они в своей книге «Человек и легенда»13.

Лично мне эта история не внушает доверия. В те годы Бейдербек был всего лишь начинающим музыкантом и не представлял никакого интереса для Армстронга. В свою очередь Армстронг оставался пока никому не известным музыкантом, оркестрантом какого-то пароходного ансамбля. Думаю, они даже не знали о существовании друг друга. Больше того, жители Среднего Запада в то время отличались расистскими настроениями, поэтому для белого человека из хорошей семьи завязать случайную дружбу с негром было делом, по меньшей мере, необычным и даже скандальным. Я сильно сомневаюсь, что Бейдербек или кто-то из его друзей могли бы пуститься в долгие разговоры с чернокожим музыкантом.

После навигации 1921 года Армстронг перестал выступать на пароходах. Джонс и Чилтон утверждают, что его «уволили». Если так, то не ясно, за что, Можно предположить, что Армстронг ушел от братьев Стрекфусов по той же причине, по которой принял в свое время их предложение. Я имею в виду женитьбу Армстронга на страшно ревнивой женщине, проститутке Дейзи Паркер, которую он называл «моя креолка». Она была маленькой, худенькой, миловидной женщиной 21 года. Даже по тем временам и даже для жительницы Сторивилла Дейзи отличалась удивительной малограмотностью и фантастическим невежеством. Кроме того, у нее был жуткий характер, и она обожала выяснять отношения с помощью драк. Армстронг познакомился с ней в «Брик-хаузе», танцевальном зале, расположенном в Гретне, трудовой окраине Нового Орлеана, населенной темнокожими рабочими. Иногда по воскресным вечерам Луи играл в этом заведении, там же промышляла и Дейзи. Вначале она пыталась заполучить его в качестве клиента, но получилось так, что оба влюбились друг в друга и после короткого романа, сопровождавшегося настоящими битвами, в конце 1918 года они поженились.

Кое-кто был очень удивлен тем, что Армстронг женился на проститутке, но его мать, Мэйенн, восприняла это совершенно спокойно, сказав, что у него своя жизнь и что она готова согласиться со всем, что бы он ни решил. Луи и Дейзи сняли двухкомнатную квартиру в бедном квартале неподалеку от апартаментов на Пердидо-стрит, 1233. Семейная жизнь оказалась столь же бурной, как и роман. Когда Дейзи была недовольна, она немедленно начинала рваться в бой и лупить Луи чем ни попадя: кулаками, ножами, камнями. То его, то ее, а то и обоих арестовывали за драку. Очень скоро Луи начал выискивать пути отступления. Но активной стороной была Дейзи, и каждый раз, когда он сбегал от нее, она находила его и возвращала домой.

В отношениях между проститутками и сутенерами тех кварталов, где жил Армстронг, общепринятая модель отношений между полами была поставлена с ног на голову. Мужчины старались получше одеться и поприличнее вести себя, чтобы привлечь внимание женщин. Предполагалось, что они и должны были содержать мужчин как можно лучше. Отношения такого рода сложились в беднейших негритянских гетто потому, что там именно женщины имели возможность сравнительно прилично зарабатывать, мужчины же были заранее обречены на жизненные неудачи. Им приходилось выбирать между тяжелым трудом чернорабочего и сводничеством. В конечном счете, многие предпочитали последнее.

Конечно, такого рода нравы порождали массу конфликтов. Занимавшиеся только азартными играми, пьянством и фланированием по улицам в своих широкополых шляпах, мужчины в глубине души отдавали себе отчет в том, что ведут жизнь обыкновенных паразитов. Женщины тоже понимали, что они - обманутая сторона. Такое положение неизбежно порождало недовольство и негодование, постоянно прорывавшиеся наружу.

Женившись на Дейзи, Армстронг ступил на проторенную дорожку. Как и большинство союзов такого рода, его брак с Дейзи не мог быть ни спокойным, ни стабильным, но прекратился он фактически только после отъезда Армстронга из Нового Орлеана в Чикаго. Официально Луи развелся лишь в 1923 году, чтобы жениться на Лил Хардин. Дейзи дожила лет до шестидесяти, и по мере того, как росла слава Армстронга, она все больше преисполнялась чувством гордости за то, что когда-то была его женой. Даже много лет спустя после их развода, стоило Армстронгу приехать на гастроли в Новый Орлеан, она немедленно заявлялась к нему в отель. Его четвертая жена, Люсилл, с понятным раздражением говорила, что Дейзи «так до конца и не осознала того, что они в разводе, и по-прежнему считала себя женой Армстронга. С первых дней нашей с Луи женитьбы она постоянно прибегала к нему в гостиницу на свидания».

К 1922 году Армстронг стал первоклассным джазменом, и его престиж среди новоорлеанских музыкантов был очень высок. К этому времени он уже выступил с рядом лучших негритянских оркестров под руководством таких знаменитостей, как «Кид» Ори, Фейт Мерабль и Мэнни Манетта. В апреле 1922 года он привлек к себе внимание еще одного руководителя ансамбля, сыгравшего впоследствии важную роль в его карьере и в истории джаза в целом.

Флетчер Хендерсон был тогда мало кому известным негритянским пианистом, руководившим маленькой группой под названием «Black Swan Troubadors», которая сопровождала подающую надежды исполнительницу блюзов Этель Уотерс в гастролях по Югу. Хендерсон так и не стал крупным пианистом и был очень ленивым руководителем, но зато обладал удивительной способностью распознавать джазовые таланты. Поскольку маршрут его турне проходил через Новый Орлеан, он услышат игру Армстронга. Скорее всего, их встреча произошла в клубе на Очард-стрит. Тридцать лет спустя Хендерсон вспоминал, что Армстронг «был симпатичным, полным энтузиазма парнем. Он старательно дул в свою большую трубу, а вот новоорлеанский джаз-бэнд, в составе которого он играл, был, напротив, очень маленьким»14. И тем не менее Армстронг произвел на Хендерсона такое сильное впечатление, что он тут же пригласил его в свою группу на весь период до конца гастролей. Луи заколебался, начал говорить, что не хочет ехать без своего дружка Затти Синглтона. Я думаю, что повторилась прежняя история: он просто не мог решиться отправиться в незнакомые места с незнакомыми людьми, и ему хотелось иметь рядом с собой хотя бы одного старого друга. Хендерсон не захотел увольнять своего ударника, и Армстронг остался в Новом Орлеане.

Тем же летом новую попытку вытащить, наконец, Армстронга из Нового Орлеана предпринял его старый покровитель Джо Оливер, который прислал ему из Чикаго телеграмму с приглашением в свой оркестр. Уверенный в постоянной поддержке Оливера, Армстронг на этот раз решил уехать из дома. Луи поздно покинул свой родной город, фактически одним из последних среди крупных новоорлеанских музыкантов, но зато это был уже зрелый исполнитель, готовый заявить о себе во всеуслышание.

Совершенно очевидно, что к тому времени его профессиональная репутация среди коллег-музыкантов была исключительно высока. Ори пригласил Луи в свой, считавшийся тогда лучшим, джаз-бэнд, а позднее назвал первым кандидатом в создаваемый им оркестр в Лос-Анджелесе. Мерабль предложил ему работу на пароходах. Хендерсон, едва послушав игру Луи, тут же захотел включить его в свою группу. Что же в его игре было такого особенного, неповторимого, что привлекло внимание этих опытных музыкантов?

Армстронг так еще ни разу и не записался, и мы не можем судить о том, какой была его игра в тот период. Однако через девять или десять месяцев после отъезда Луи из Нового Орлеана вышла наконец его первая пластинка. Вряд ли за такой короткий срок его исполнительское мастерство претерпело радикальные изменения, хотя можно предположить, что добавилось уверенности и опыта. Ясно одно: неповторимость игры Армстронга, которую так ценили его коллеги, заключалась не в какой-то необыкновенной технике. Хотя сам Луи в своих мемуарах дает понять, что предметом его особой гордости были «быстрые пальцы», никто из знавших его в тот период музыкантов не говорит о каких-либо исключительных технических возможностях Армстронга. К тому времени он еще не привнес в джаз и свою удивительную игру в верхнем регистре.

Коль скоро дело было не в технике, остается предположить, что игра Армстронга обладала какими-то скрытыми внутренними качествами, благодаря которым она потрясала слушателей до глубины души. Видимо, к 1922 году он уже обладал sine qua non15 великого артиста - индивидуальным голосом. Достаточно услышать одну-две фразы, произнесенные нашими друзьями или родственниками, чтобы мы сразу определили, чей это голос. По одной страничке текста, по кусочку холста мы можем сказать, кто это - Диккенс или Фолкнер, Тициан или Ван Гог. Точно так же любой, кто достаточно часто слышал игру Армстронга, узнает ее по первым же звукам, по тончайшим модуляциям, по особому, ему одному присущему стилю исполнения. Так же как индивидуальная манера речи складывается из отдельных привычек, так и игра Армстронга определяется острой, как бритва атакой, широким совершенным вибрато, глубоким, насыщенным звуком.

Однако одними только модуляциями публику не покоришь. В речи человека мы ценим не особенности звучания его голоса, а ее содержание. Когда мы слушаем лучшие образцы исполнительского искусства, у нас возникает совершенно определенное ощущение того, что с нами кто-то разговаривает, к чему-то нас призывает, о чем-то умоляет, чего-то требует, что-то отрицает, упрашивает, объясняет, предостерегает, утешает, отчаивается. Мы слышим, как кто-то, глубоко убежденный в своей правоте, пытается донести до нас нечто исключительно важное. У нас появляется ощущение, что звучащая музыка - это рассказ, в который заложен какой-то «особый смысл». Возникает чувство, будто эта музыка не просто создается сейчас, у нас на глазах, исполняющим ее оркестром, но что она давно уже существует сама по себе, независимо от музыкантов, и что автор всего-навсего переложил ее на ноты, желая привлечь наше внимание к содержащимся в ней интересным и глубоким мыслям.

Почти с самого начала исполнительской деятельности Армстронга в его музыке был заложен тот самый «особый смысл», который так тщетно я пытался охарактеризовать. Именно поэтому она вошла в жизнь четырех поколений людей, стала составной частью более десятка различных духовных культур. Мне кажется, что необыкновенная одухотворенность игры Армстронга начала проявляться очень рано, сразу же, как только ему позволили это технические возможности. Переломный момент в его творчестве наступил, видимо, где-то около 1917 года, когда девятнадцатилетний Армстронг почувствовал надежное плечо своего покровителя «Кинга» Оливера.

Почему лишь немногие обладают индивидуальным, неповторимым голосом, а большинство из нас лишены этого дара? Почему им обладал Армстронг? Конечно, в какой-то степени индивидуальность порождается возможностью свободного самовыражения, непосредственностью, которая, как мы помним, с раннего детства была характерной чертой Армстронга. В той среде, где он вырос, не принято было скрывать свои чувства. Луи мог сказать каждому, что он думал. Но ведь были и другие, кто вырос точно в таких же условиях. Что же им помешало стать яркой индивидуальностью? Откуда в музыке Армстронга тот «особый смысл», который сделал ее неповторимой? Об этом можно только гадать. Мы знаем наверняка только одно: его музыка обладала этим свойством. Наверное, он был просто благословенным человеком.

1 Gosnell H. F. Negro Politicians. Chicago. 1935. p. 15.
2 Osofsky G. Harlem: The Making of a Ghetto. New York. 1963.
3 Shapiro N.. Hentoff N. Hear Me Talkin' to Ya, p. 49.
4 Материалы Архива джаза.
5 «Record Changer», Feb. 1952.
6 Hodes A. Selections from the Gutter, p. 210.
7 «Jazz Record», Mar. 1946.
8 Ibid.
9 Материалы Архива джаза.
10 Материалы Института джаза.
11 Foster P. Pops Foster, p. 106.
12 Williams M. Jazz Masters of New Orleans, p. 183.
13 Sudhalter R., Evans Ph. Bix, Man and Legend. New Rochelle. 1974. p. 39.
14 «Record Changer», July-Aug. 1950.
15 Обязательное качество (лат.).

TPL_BACKTOTOP