Профессионально Луис начал заниматься лишь в 1913 году, и то случайно, попав в исправительный лагерь для цветных подростков, где быстро нашел друзей, с которыми он сколотил уличный ансамбль впоследствии. После же, в том же лагере он начал активно, в составе местного оркестра изучать музыкальную грамоту, тренировать слух и игру на инструментах, таких как барабаны, труба, корнет и альтгорн.
К окончанию срока заключения глаза Луиса светились-он твердо, так же твердо как российский бетон решил связать жизнь с музыкой, точнее его направлением-негритянским джазом (и блюзом спустя пару лет). Выйдя из лагеря, свыкаясь с духом свободы, Луис начал постепенно исполнять мечту. Играл на арендованных инструментах в пабах и бильярд-клубах, на праздниках мелкого пошиба и днях рождения. Луис был усерден, и Фортуна тогда постучалась и в его дверь. Он был замечен Кингом Оливером, лучшим корнетистом города. Луис был вне себя от счастья-ведь его мечта начала исполнятся!Кинг сразу узрел талант в этом тщедушном пареньке девятнадцати лет. Пара совместных концертов-и вуаля!Кинг полностью утвердил мнение о Луисе как о будущем великом музыканте.
Затем Кинг отбыл по делам в Чикаго, оставив Луису права на создание ансамбля или же игре в оных. Джазист играл в периодических сезонных оркестрах, взял в свой собственный тромбониста Кида Ори, словом, крутился как мог.
В 1922 году Луис получил приглашение в оркестр от того самого Кинга Оливера. Первые азы настоящей эстрадной игры он получил в ресторане "Линкольн Гарденс", где в качестве второго тромбониста записал первые, скажем так, синглы. В 1924 году во второй женился, гораздо более удачно, нежели в первый (ибо тогда у него в женах числилась сотрудница публичного дома) на пианистке джаз-бэнда Лил Хардин, и благодоря ее патронажу и напутствиям, начинает следующий этап своей жизни-самостоятельная карьера джазиста. В Нью-Йорке как раз находит работу в оркестре Флетчера Хендерсона. Успешная игра позволила Луису заработать гораздо более обширную славу, нежели раньше. в 1925 году истекает его срок работы в оркестре, и он просто, в свободном плаванье много и не менее успешно, чем раньше, работает. С этого момента жизнь его преображается. Наступила эра больших джаз-банд, и такие люди, как Луис становятся дефицитом. Востребованность и успех всюду сопутствовали ему, и незначительные неурядицы меркли перед ним. Однако за многое приходится платить-в 1959 году тонны стресса, накопленного за многие годы все таки проявили себя, и Луис перенес инфарктное состояние. Его здоровье, как впрочем и возраст уже не позволяли ему играть с легкостью юнца, но он до последнего был верен своей мечте. В 60-х он уже постепенно отдаляется от музыкального бизнеса, у него появляются припадки слабости, температура. Он уже работает вокалистом, и его игру на трубе мы можем услышать в редких случаях. И вот, видимо чувствуя кончину, или же стремясь выразить свою главную мысль, ту мысль, которую стремятся сообщить людям музыканты, он собрал последние скудные силы в кулак, и выдал нам шедевр-песню "What a Wonderful World"
5 июля 1971 года он в последний раз собрал свой оркестр для репетиции, произнеся перед ними речь о необходимости музыки в нашей жизни. А завтра его уже не станет. Его дух покинет бренную землю под множественный плач людей всей Америке, если не по всему миру (Даже в советской газете "Известия" будет на первой полосе сообщение о конце его жизненного пути). Смерть произошла из-за отказа почек, ввиду сердечной недостаточности. Количество соболезнований исчислялось сотнями, тысячами писем с таким горем и печалью, что все мысли по поводу значимости музыки этого великого джазиста для народа отпадают быстро и решительно. 8 июля его тело было выставленно в предоставленном президентом учебном полигоне Национальной гвардии. Сам Ричард Никсон, после трансляции похорон, зачитал получасовую речь, и говорят, после выключения камеры даже прослезился.
Однако человек будет жить в наших сердцах пока мы его помним. Его хорошая музыка по-прежнему успокаивает тысячи людей, спасает от нехороших мыслей, и просто облагораживает наши души. Так будет ему земля пухом, а его мелодии пусть будут для нас как эквивалент золотого памятника на центральной площади Нью-Йорка-Тайм-Сквер