Однажды вскоре после женитьбы ей и Луи пришлось встречать рождество вне дома. Пока Армстронг играл в клубе, Люсилл купила маленькую рождественскую елочку, фонарики и поставила все это в гостиничном номере.

«Лежа в постели, — вспоминает Люсилл, — Луи не отрываясь смотрел на елку. У него были глаза как у ребенка, когда он видит что-то необыкновенное… Я сказала, что пора выключать лампочки. „Не надо, — попросил меня Луи. — Пусть горят. Я хочу глядеть на них, ты знаешь, это моя первая в жизни елка“. Я не могла даже представить, что, дожив до сорока лет, Армстронг никогда не имел елки. Мне казалось, что к этому возрасту у каждого человека была хотя бы одна рождественская елка. У меня сжалось сердце, когда я услышала его признание. На следующий день, 26 декабря, мы должны были выехать в Канзас-Сити. Рождество прошло, и я хотела оставить елку в гостинице, но Луи попросил меня: „Знаешь, давай не будем ее здесь оставлять. Возьмем деревце с собой“. Пришлось мне собирать елку в дорогу, и началось ее путешествие вместе с нами ночными поездами из города в город. На новом месте я каждый раз должна была сначала поставить елку, и только после этого Луи позволял мне распаковывать чемоданы. С тех пор каждый год специально для него мы покупали елку. Армстронг не так часто бывал дома под рождество, но, когда ему это удавалось, он ставил в комнате пушистое дерево вышиной до самого потолка. А ту нашу первую маленькую елочку мы возили с собой до конца гастролей. Каждый вечер я наряжала ее, а утром снова разбирала. Эту процедуру мне пришлось проделать более десятка раз, в каждом отеле. Когда в Нью-Йорке я разобрала елку в последний раз, Луи стал уговаривать меня послать ее по почте домой. Елка была не искусственная, а натуральная, живая, и мне стоило больших трудов убедить его — да-да, именно убедить — в том, что дерево все равно засохнет и осыплется» .